«Последний взлетающий зимородок всегда печально машет крыльями». Выставка Виктора Норкина
Мне жалко, что я не звезда,
бегающая по небосводу
в поисках точного гнезда.
Она находит себя и пустую земную воду,
никто не слыхал, чтобы звезда издавала скрип,
её назначение ободрять собственным
молчанием рыб.
А. Введенский
Последние дни в галерее «Новое пространство» Самарской областной универсальной научной библиотеки работает выставка живописи и графики Виктора «Вана» Норкина «Последний взлетающий зимородок».
Вряд ли такая экспозиция в принципе была бы возможна, если бы с 1964-го по 1992 год на этой планете не жил Руслан Надреев. Ходят слухи, что родился он в Уфе. Но истина в том, что родина его – Самара. Правда, в те времена Самары-то не было, а был, напротив, Куйбышев, и Руслан «жил, учился и боролся, как завещал Великий Ленин», в микрорайонах, которые на местном диалекте назывались «Машстрой» и «Безымянка».
После школы Руслан отслужил в московском стройбате да так и остался в столице. Обострённая реакция на мир и его молниеносные трансформации (в частности, на Перестройку, Ускорение и Гласность), глубочайшая эрудированность, начитанность и недюжинная одарённость открывали перед ним неисчерпаемые возможности для деятельности в самых разных сферах социальной и духовной жизни. И, будучи человеком темпераментным и предприимчивым, Руслан развивался вовсю.
Учёба в Литературном институте им. А.М. Горького не помешала ему стать одним из совладельцев и директоров нового перспективного издательства. При этом он ни на сутки не прекращал писать: эссе, заметки, статьи, очерки, аннотации и, конечно, художественная проза – всё, что так или иначе связано с генерированием текста, было его стихией, его наиболее сильной стороной.
К 27 годам авторский багаж Руслана включал в себя ряд новелл, четыре повести и роман-триптих. Серия квазибиографических зарисовок «Крылатый львун» и экспериментальная новелла «Призма-кино» были опубликованы в сборнике прозы молодых авторов «Крест-накрест» (М., Объединение «Всесоюзный книжный центр», 1990., ISBN 5-7012-0052-3), вышедшем тиражом 16 000 экземпляров. К изданию готовился новый сборник двух перспективных авторов – Руслана Надреева и Владимира Сорокина. И он наверняка бы вышел, если бы… Руслана Надреева не убили.
Есть данные о том, что к убийству была причастна женщина, с которой он жил… Это был 1991 год, тогда убить могли кого угодно, за что угодно, да и просто так, это был вопрос везения. Российской литературе не повезло: судя по тому, что являла собой ранняя проза Руслана, он вполне мог бы сегодня оказаться в числе тех, чьими именами она гордится. Впрочем, большая часть прозы Руслана Надреева до сих пор не издана, быть может, у нас ещё есть шанс на знакомство с ней.
Ранние работы, такие как «Крылатый львун», «Летать и плавать», «Связка связок», Надреев создал под псевдонимом Руслан Марсович. Собственно, это был даже не псевдоним, а просто его собственные имя и отчество: Руслан Марсович Надреев.
Текст Руслана Марсовича берёт начало в эстетике Обэриу, причём автор склонен всячески подчёркивать свою связь с обэриутами, явно и неявно цитируя Хармса и Введенского, недвусмысленно намекая на то, что одна из его задач – развитие их идей. Так, например, эссе «Большое время», посвящённое творчеству художника Виктора Норкина, лучится строчками стихов Введенского, опирается на один из девизов Обэриу – «Искусство есть шкаф», привлекает обэриутов к участию во внутреннем диалоге и напрямую соотносит образы, созданные художником, с умопостроениями «малограмотных учёных».
К середине 80-х в Москву из Ленинграда как раз докатилась новая волна интереса к Обэриу, объединившая львиную долю богемы. Художники приписывают Хармсу анекдоты, а музыканты их цитируют, в общем, почва для взращивания общности интересов подготовлена как никогда, и творческие люди легко находят точки соприкосновения. Виктор Норкин (Ван) и Руслан Надреев (Марсович) тому пример.
«Жил себе человек спокойно, сочиняя рассказы, повести (довольно своеобразные, надо заметить). И вот однажды увидел картины, написанные Виктором Норкиным. Что произошло в тот момент в душе человека, нам, наверное, понять не дано. Об этом знали двое – Ван и Руслан. Но оба молчаливы, а потому их чувства останутся навеки большой тайной в этой короткой и грустной истории. Две половины одного целого, так редко встречающиеся в огромном мире, на этот раз нашли друг друга. И, как в сказке, жили счастливо, но не долго – три года и три месяца. Писали друг другу письма, ездили в гости. В общем, все совсем обычно. Только иногда происходили с Ваном и Марсовичем удивительные истории. Например, находясь на расстоянии сотен километров друг от друга, в одно и то же время эти двое воплощали в жизнь одну идею (каждый по-своему). Марсович написал небольшую зарисовку под названием “Листья – вы письма”. У Вана появилась картина, на которой изображено дерево, а вместо листьев трепещут на ветру множество почтовых конвертов. Вот-вот и сорвет осенний ветер последние листья-письма и понесет их над землей к тому, кто еще ждет весточки из далекого края.
Они дополняли друг друга, становясь мощным энергетическим сплавом живописи и литературы. Но за те недолгие три года и три месяца Ван успел нарисовать иллюстрации всего к одному произведению Руслана Марсовича – “Крылатый львун”».
«Немного грустная история», Ольга Виноградова, «Мир людей», 1995.
Руслан Надреев, увы, исчез, а Виктор Норкин, по счастью, с нами. Сегодня Ван – популярный художник, картины которого украшают частные коллекции от Берлина до Сергиева Посада, выставляются в галереях и музеях, а нередко – и вот он, истинный показатель народного признания – оказываются на аватарах в соцсетях. Секрет популярности Вана прост, как все хорошие секреты: его манера узнаваема, она запоминается мгновенно, запоминается так, что ни с чьей её не перепутать.
Работы Вана – тот редкий случай, когда самоуглублённость не перерастает в самолюбование и автоцентризм, наоборот, трансформируется в плодотворный диалог с бытием. В этом смысле показателен один из лейтмотивов его работ: автопортрет, играющий роль композиционной доминанты, растворённый в деталях композиции.
«Я писатель изображения, бесконечной повести, поскольку нет отдельных картин – все они объединены общей идеей и одним героем. Для меня изображение плюс текст – наилучший способ выразить себя. И в этом повествовании важно все, даже мелочи: вот иду по улице, прикасаюсь руками к листьям, вдыхаю запах растений и сырой земли, ощущаю хруст снега под ногами, или, наступив в лужу, замечаю, как брызнула вода и исчезло отражение, и думаю: “Эх ты!!!” И рождается картина с таким названием “Эх ты”, и я ломаю голову, как же написать хруст снега или запах листвы, стараюсь как можно точнее это передать. А себя изобразить реалистично не могу, потому что нет уверенности, что я существую: закрытые глаза, контуры лица и рук, что-то вроде тонкой оболочки, которая может растаять от капель дождя, улететь с порывом ветра, исчезнуть в любой миг. Меня не было, потом я родился, дальше опять исчезну… Человеческая жизнь очень условна, а творчество – вообще загадка».
Из интервью Виктора Норкина, «Культура. Свежая газета» № 3(70) , 2015.
Нередко картинам Вана свойственна деметафоризация: на одной работе ландшафт под лунным светом в буквальном смысле горит (растения охвачены пламенем), на другой – солдаты идут по лезвию сабли, третья наглядно демонстрирует витание в облаках, четвёртая – младенца на капустном листе…
Ещё один характерный признак авторского почерка можно определить как «эффект подзорной трубы»: с одной и той же точки просматривается разный масштаб, как будто часть изображаемого мы видим через подзорную трубу или бинокль. А может быть, наоборот, мы смотрим на все объекты невооружённым глазом, но с разных точек и в разное время. Границы пространственно-временного континуума этой вселенной зыбки, он безграничен и разнонаправлен, но при этом ухитряется сохранять целостность. Возможно, за счёт того, что в нём очень мало статики: стрелы, облака, глаза, цветы, велосипеды – всё это летит, плывёт, реет, колеблется, трепещет, мерцает… Здесь вечность – это не отсутствие времени, а поливариантность взаимодействия с ним. В гипертексте этой эстетики – Льюис Кэрролл и Курт Воннегут, Кира Муратова и Терри Гиллиам, Лев Шестов и Владимир Бибихин.
«Когда мы видим картины Вана, мы думаем, мы говорим, мы пишем: день прошел. Прошел-прошел день, год, век, а с ним все призраки, мешавшие видеть (главное). Видеть основное. Мешавшие видеть существенное. В конце дня, в конце века есть точки-звезды, есть охотник зеленой луны, который крутит невидимые педали своего “железного коня”, и моя маленькая комната до краев наполнена ожиданием: еще одно бесшумное движение велосипедного колеса, еще одно мигание подводной звезды и охотник найдет то, что искал, найдет себя и свою луну в холодном озере, в окне-огне, в беспечальной своей остановке оставив нам луну и круглую, и глупую, и желтую».
«Уже поздно, уже темно, уже вечернее извержение заката слизнула коротким языком кошка с закрытыми глазами, кошка с сонливым ночным хвостом: кошка».
Руслан Надреев, «Большое время», 1991 г.
Серия иллюстраций Вана к роману Руслана Надреева (Марсовича) «Крылатый львун» дарит нам ещё один лейтмотив многих работ художника – изображение, собственно, львуна – антропоморфного существа, полульва-получеловека (полуангела?). Возможно, львун – это вариант прочтения образа сфинкса, хранителя отгадок на главные вопросы «жизни, вселенной и вообще»…
Ещё одна удивительная особенность живописи Вана – в осознании того, что иногда художнику бывает недостаточно быть только художником. Следствие этого – тексты, помещённые непосредственно на полотне. Например, вот такая сказка:
«Сказка про Вана, который один раз как-то проснулся, вышел из дома и оказался в розовом лесу под большими белыми деревьями и под небом со звездами. А под окнами текла белая река с зелеными рыбками. А над крышей его дома пролетали маленькие фиолетовые мушки. И что-то кричали ему, т. е. Вану. Но кричали очень тихо, так прям их еле-еле расслышишь. “А почему такой лес-то?” – он их спросил. – “Так это розовая тучка пролетела, – мушки ответили. – Ты видишь, какой сильный дождик был, он на речке вон еще три бульки с кругами оставил, и дым в трубе твоего дома потушил”. И Ван испугался: “Как потушил, я же замерзну!” – “Да нет, – успокоили его мушки, – не бойся, в розовом лесу с белыми деревьями и со звездным небом, с белой речкой и зелеными рыбками не бывает ни зимних морозов, ни морозных зим”».
Выставку «Последний взлетающий зимородок» художник Виктор Норкин посвятил памяти писателя Руслана Надреева. Попадая сюда, зритель оказывался в дельте слияния литературы с изобразительным искусством. Именно этим была обусловлена специфика экспозиции, которая включила в себя и живописные панно, и графические миниатюры, и иллюстрации – всё, что связывает художника Вана и писателя Марсовича, всё, на что текст одного вдохновил воображение другого.
Есть среди работ Виктора и портрет Руслана Надреева. Возможно, это единственный живописный портрет писателя, талант которого оставил едва уловимый след в литературе, но лёг в основу вдохновения большого художника.
Эта выставка о том, что Руслан Марсович Надреев здесь, в нашей общей вечности.
Станислав Фурман. Сотрудник галереи «Новое пространство» Самарской областной универсальной научной библиотеки